Сергей Чобан: «Возрождение провинциальных городов — повестка завтрашнего и послезавтрашнего дня»

Почти год назад в рамках Первых дней архитектуры в Ростове-на-Дону случилась редкая возможность увидеть изнутри еще незавершенный, но уже ставший уникальным строящийся комплекс «Пять морей» — один из новых символов города, автор которого — Сергей Чобан, пожалуй, самый успешный российский архитектор, — реализовал десятки проектов как за рубежом, так и в России. В этом году он выступил куратором российской экспозиции на Архитектурной биеннале в Венеции. В интервью «Вестнику» Сергей Чобан рассказал о необходимости превращения малых и больших провинциальных городов в территорию для жизни, о проектах на Юге России и возвращении к самобытным архитектурным традициям.

Мы встретились с Сергеем Чобаном на международном архитектурном фестивале «Зодчество-2010», после презентации проекта «Фабрика Россия» — концепции возрождения пришедших в упадок городов путем комплексной реконструкции и перепрофилирования старых промышленных предприятий. Заброшенные фабрики насыщаются новым содержанием. Там, где возможно, сохраняется их назначение, в остальных случаях на их основе создаются новые комплексы: торговые, культурные, развлекательные, способные привлечь туристов, обеспечить новые рабочие места и изменить условия жизни в городе. Детализация концепции и разработка конкретных проектных предложений проводились на основе реальной ситуации, сложившейся в городе Вышний Волочек в Тверской области, который расположен между Москвой и Санкт-Петербургом.

— Почему именно Вышний Волочек?

— Наша работа как кураторов биеннале несколько отличается от той, которую мы выполняем в офисе «SPeeCH Чобан/Кузнецов» как архитекторы: архитектор ориентируется на тот заказ, в том числе коммерческий, который существует на сегодняшний день в стране. С одной стороны, это является его задачей, с другой — проблемой, потому что задачи возникают на 95% в городах-мегаполисах. Россия последние 20 лет развивалась по принципу — там, где уровень жизни повышался быстрее, туда и стремились люди, а это оголяло малые города с более низким уровнем жизни. На мой взгляд, это очень странная тенденция. И поэтому когда возникла возможность быть одним из кураторов биеннале, мы втроем — Григорий Ревзин, Павел Хорошилов и я — подумали, как кураторскую тему — модернизация индустриальных построек прошлого — сделать актуальной для России сегодня. Ведь реконструкцией красивых индустриальных зданий никого не удивишь — этим давно занимается вся Европа и Россия тоже («Красная Роза» и «Красный Октябрь» в Москве, Дом Бенуа на территории завода «Россия» и «Лангензипен» в Петербурге), да и это не является отображением действительной проблемы. Я считаю, что малые города — самая большая проблема современной России. В царской России была особая культура уездных центров. В советское время, годов до 1980-х, они существовали за счет промышленности. В Вышнем Волочке, например, делали кремлевские звезды, шили форму для армии. Сейчас все это разрушено, такова ситуация и по всей стране. А в Германии, напротив, важнейшую роль играют десятки малых городов, и потому население столицы страны — Берлина — за последние 15 лет не изменилось. Мы должны стремиться создать такую сеть у себя.

— По-вашему, это возможно за рамками выставочного проекта?

— Да. Однако нужно сначала понять, за счет чего пробуждать интерес к провинции. Необходимо не только пробудить интерес людей извне, но и заставить — в хорошем смысле слова — людей, которые рождаются и живут в этих городах, любить их, оставаться в них и не стремиться бежать из них, а наоборот, разбудить в них здоровую гордость, что они там родились и выросли. Я это говорю без всякой дистанции. Мне было бы интересно, находясь в выходные в России, поехать в малый российский город, чтобы посмотреть его, и понятно, что такого рода приключение связано с хорошей гостиницей, с хорошими ресторанами, развлекательными парками, где дети могли бы провести время, с той инфраструктурой, которая стала давно очевидной в Европе. Если ты едешь из одного крупного города в Германии в другой, например, 750 км от Берлина до Мюнхена, пересекая практически всю Германию, ты проезжаешь очень многое, в том числе малые города, которые дают разные впечатления. В России этого нет. Провинция вымирает, субстанция разрушается. Как нам кажется, это наболевшая проблема, если не решать ее сейчас, то в дальнейшем она может превратиться в крупную государственную проблему. Речь идет об экологии, транспорте, перенаселенности больших городов, вымирании культурного слоя провинции, к тому же это огромная территория с миллионами людей. Развивать строительство только на основе сопок-городов-миллионников — позиция тупиковая. Таким образом, наш проект по Вышнему Волочку — не утопия, он являет собой градостроительно-архитектурную инициативу архитекторов и деятелей культуры России, поэтому сознательно основывается не на тех городах, где уже сейчас существует строительный заказ. Наша повестка дня — формирование строительного заказа на завтра и послезавтра, поэтому контраст между тем, что мы делаем сами сейчас, и тем, что предлагаем делать в будущем, тем более значительный. Мы, как архитекторы, следуем коммерческому заказу, потому что это большая и важная часть нашей профессии — строить, совершенствовать, повышать строительную культуру городов. С другой стороны, мы, как граждане и современники того процесса, который происходит, как профессионалы, понимаем, что этому пути должна быть представлена альтернатива: не только строить и развивать большие города, а наоборот, глубже рассматривать территорию между ними, превращая ее в территорию для жизни.

— Полагаете, что в такого рода проекты можно привлечь инвестиции и, соответственно, реализовать их?

— Мы ведь не стремимся к мегапроектам. По итогам проекта «Фабрика Россия», в котором, кроме бюро SРееСН Чобан/Кузнецов», приняли участие четыре архитектурных команды: две московских — ТПО «Резерв» Владимира Плоткина и «Сергей Скуратов Аrchitects» и две из Санкт-Петербурга — «Евгений Герасимов и партнеры» и «Студия 44» Никиты Явейна. Каждое бюро предложило собственную концепцию регенерации одной из пяти территорий. Мы выбрали пять точек в Вышнем Волочке, который уже сейчас соединен с Москвой и Санкт-Петербургом железной и автомобильной дорогами, ничего инфраструктурно нового для этого города делать не нужно: есть субстанция, которую сейчас можно развивать дальше, причем мелкими шагами. На этом месте были разные фабрики, значит все необходимые коммуникации подведены, а это очень важная составляющая. Вторая составляющая — необходимые государственные инвестиции или налоговые послабления, вплоть до того, чтобы инвестиции в такие территории освободить от налогов.

Эти технологии не новы, в Германии так делается не одно десятилетие, иначе ни один маленький город после воссоединения Германии не смог бы подняться. Часть индустриальных территорий оказалась не нужна, а это целые города, которые были основаны на моноэкономике индустриальных центров. Там нашли новое применение индустриальным зданиям, появились культурные и развлекательные центры. В Вышнем Волочке можно было бы восстановить четыре фабрики, но возникает вопрос: чем их насыщать в контексте здоровой конкуренции между производствами? Кроме Вышнего Волочка, их достаточно много для московского радиуса, — всех не насытить. Следовательно, нужны альтернативные функции, связанные с развитием некогда производственных территорий, которые действительно могли бы стать рекреацией, создать магнит притяжения для туристов, для туров выходного дня. Эту задачу мы и поставили перед собой. Для инвестора это должно быть привлекательно, потому что это — рекреация, которая в перспективе принесет доход как привлекательная площадка для туристов и как площадка для крупных и средних корпораций, которые могут праздновать свои мероприятия, устраивать мастер-классы, лекции, конференции не так далеко от Москвы или от Санкт-Петербурга. К примеру, сегодня оборот в ОАЭ за счет туризма больше, чем за счет природных ресурсов. Почему бы и нам активно не двигаться в этом направлении?

—Думаете, провинция, действительно, станет инвестиционно привлекательной в ближайшей перспективе?

— Интерес к провинции возникает уже сегодня. Например, проект по Вышнему Волочку заинтересовал инвесторов: они сами решили туда съездить. Я знаю аналогичные примеры, когда в малых городах строят отели, восстанавливают усадьбы — у нашего бюро SРeeCH есть такие проекты в Московской области. Но сейчас должно быть все переосмыслено на уровне государственной программы, к чему мы прикладываем и собираемся в дальнейшем прикладывать активные усилия. Очень важно, чтобы это стало модно — вкладывать деньги в провинцию, чтобы это стало оправданно, определялось соотношением государственных и частных инвестиций, это должен быть еще и тренд. Другого пути нет: провинций много, городов крупных мало.

— Не кажется ли вам развитие провинции далекой перспективой в контексте кризиса в отрасли? Ведь экономический кризис больно ударил по строительству, а вместе с ним и по архитектурным бюро, даже самым известным. Вы вот сократили в российских офисах 15% сотрудников. Каково ваше видение ситуации на рынке проектных услуг в крупных городах, в том числе и в провинции? Как она будет развиваться?

— Да, до сих пор это достаточно острая проблема, создавать качественные проекты очень тяжело, уровень гонораров низкий. Часть проектов, которые нам интересны, приходится выполнять по себестоимости, но мы делаем это, потому что нам интересно создать прецедент качественного объекта, и мы надеемся, что такая ситуация на рынке не будет вечной. Сейчас тенденция коммерциализации архитектуры неудержима, и после кризиса она связана с огромной экономией средств. Кстати, эта тенденция захватила не только Россию. Стремления сэкономить на архитектуре очень пагубны и на Западе. У нас в настоящее время на стадии реализации в России и Германии находятся более 10 проектов. Те объемы, которые были запроектированы до кризиса и которые есть сегодня, подвергаются анализу: надо смотреть, насколько они будут востребованы. Лучше реализовывать меньше, но высокого качества. Даже в массовом жилье нужно делать объекты хорошего качества, надо ориентировать застройщика на это качество.

— К сожалению, в контексте кризиса реализация одного из ваших проектов — офисно-делового центра «Пять морей» в Ростове-на-Дону — приостановлена…

— К сожалению, это так. Правда, в последний раз я видел объект года полтора назад, там еще велось активное строительство… «Пять морей» стоит интересно в пространстве. Объект гармонично вписывается в контекст города, есть фоновая застройка, которая идет от Дона, и отдельные объекты, которые как небольшие жемчужины стоят на кромке берега. Думаю, что там не нужно было городить вторую стену, нужно было отдельными объектными вещами, которые, с одной стороны, выделяются на фоне сзади стоящей застройки, с другой стороны, ее не разрывают, сохранить целостность города. И в этот момент нужно думать о том, насколько твой собственный объект является выразительным. На фоне имеющегося разнообразия нужно сделать объект, который вызвал бы интерес на уровне культуры — это, кстати, и в Москве использовалось, где структуры отдельных частей города очень контрастны по отношению друг к другу, и мегаполис только выигрывал оттого, что появлялся какой-то знаковый объект, связывающий эти структуры на новом уровне.

— Как вы считаете, комплекс «Пять морей» вписывается в вашу концепцию «генетического кода» города?

— Считаю, что «Пять морей», не являясь тривиальным объектом в имеющейся фоновой застройке, конечно, вписывается в фактуру части города у реки. Генетический код — это своего рода характер города, он подсказывает архитектору, что нужно городу. Например, Москва состоит из контрастов, наслоений различных стилей и эпох. Большое значение для нее имеют «скульптуры» — такие здания, которые, подобно артисту в главной роли на сцене, притягивают к себе внимание. При правильном подходе вписать новую, современную «скульптуру» в мегаполис несложно, гораздо труднее развивать городское пространство.

Северная столица Санкт-Петербург — это «город пространств и фасадов». Здесь играет роль не столько форма здания, сколько его «одежда», а также умение зодчего сделать эту «одежду» нарядной.

— «Одежда» для «Пяти морей» — принты на остеклении — ваша идея?

— Принты, безусловно, моя идея, однако в свое время мы договорились с заказчиком, чтобы местный художник, которого он предложил, разработал свои мотивы, характерные для этого здания. Я считаю, что это интересная тенденция такого рода сотворчества. Мы согласовали эти мотивы, и появилась очень интересная детализация фасада комплекса.

— По мнению президента САР Андрея Бокова, работы современных архитекторов генетически можно разделить на две категории: одни принадлежат градоархитектуре, то есть архитектуре производной от города, другие — дизайн-архитектуре, то есть архитектуре предметоподобной, напоминающей гипертрофированный предмет, из тех, что можно взять в руки. В разных странах и в разное время интерес к той или иной архитектуре возникает и исчезает попеременно. Одна тенденция сменяет другую. На Западе нынче в моде дизайн-архитектура, в России — градоархитектура. Как вы полагаете, только ли градоархитектура преобладает в России?

— Я думаю, что архитектура должна быть проработана до детали. Архитектор волен выбирать более замкнутое или более открытое пространство, главное — выбрать правильные долговечные материалы и в детали добиться возможности рассматривать объект дальше, чтобы не было ощущения, что подходишь к зданию и не видишь ничего за большой формой. Если дизайн-архитектура — это архитектура большой формы, то я не «за», если дизайн-архитектура — это архитектура свободной формы, но у нее есть детали, у нее есть разные уровни приближения, это очень хорошо. Если форма здания диктуется окружением, то деталь фасада приобретает большее значение, чем в случае с архитектурой, находящейся вне контекста, ведь человеческий глаз нуждается в определенном масштабе — более мелком, нежели масштаб здания. Что касается Запада и России, мы знаем из истории, что в российской архитектуре именно обилие деталей, их гипертрофированность часто были ответом на неточность строительной практики. Если взглянуть на российские барочные церкви или на дворовый фасад Строгановского дворца в Петербурге, можно увидеть, насколько строительное качество хромало и тогда, как, быть может, ни в одной другой европейской стране — в силу климатических и иных особенностей строительства в России. Тем не менее мы видим, что как раз деталировка здания скрадывает эти неточности, на них как бы накладывается вуаль, маскирующая исполнительское несовершенство. Когда в Германии едешь по Торштрассе и видишь здание с рельефным штукатурным фасадом, гипсовая лепка выглядит как некая складчатая ткань, благодаря чему здание начинает играть — не только свет, но и пыль ложится на него проявляя рельеф фасада. Каждый раз, когда предлагаешь в проекте рельефный металл, камень или рельефные штукатурные детали — заново приходится убеждать заказчика, что эти вещи делаются издавна.

— А что насчет технологий? Различается ли их применение на Западе и в России?

— Думаю, при работе с серьезными заказчиками в России характер применяемых технологий скоро не будет отличаться от западных. Честно говоря, я вижу большую проблему не в строительных технологиях, а в технологиях эстетических. Дело в том, что в допетровскую и петровскую эпоху существовало обрусение иностранной традиции: иностранцы приезжали в Россию, становились русскими гражданами и начинали работать так, как эта страна давала им возможность, тем самым они приспосабливались к этой традиции. А то, что происходит сейчас, мне не нравится: российские архитекторы в основном смотрят на Запад и говорят, мол, они так делают и мы так будем делать. Для нас Запад становится не источником некоей технологии или некоей технический стороны дела, мы невольно копируем эстетику, которая привязана к другой погоде, природным условиям, культуре, мы пытаемся перенести чужое на свою почву, а это неправильно. Когда я начинал работать в России в начале 2000-х, для меня стремление к российской культурной традиции было неким вдохновением, я понимал, что здесь нельзя работать так, как работают в Берлине. Хотя меня бы назвали новатором, если бы я в то время привнес известные мне и модные западноевропейские градо- и архитектурные приемы. Это было бы воспринято прорывом, если бы я использовал западные архитектурные мотивы в российских проектах. Но возникает вопрос: вот, сняли европейскую кальку, а что дальше? Петровский и послепетровский Петербург — это не калька ни Рима, ни Венеции. Северная Венеция — да, но разве это Венеция? Северный Рим — да, но разве это Рим? Это совершенно другая эстетика и другая глубина у фасадов, другая цветность… Тогда было взято понимание европейского и переосмыслено, отчего возник новый уровень и в интерпретации эстетики, и в восприятии людей. Должна быть самобытность, поэтому сегодня я вижу более актуальным возвращение к русской архитектурной, в том числе орнаментальной традиции, а не прозападный взгляд на новую российскую архитектуру.

Справка

Сергей Чобан — глава архитектурного бюро nps tchoban voss и член Союза немецких архитекторов (BDA), Интернационального американского общества архитектурных иллюстраторов (ASA1), Союза художников России. С 1992 года активно участвует в застройке Берлина. Во многих городах Германии по его проектам возводятся многофункциональные комплексы, отели, жилье и другие постройки. Параллельно с работой в Германии Сергей Чобан с 2003 года активно проектирует и в России. По разработанному им совместно с Питером Швегером проекту в ММДЦ «Москва-Сити» возводится самое высокое здание Европы — комплекс «Федерация». В настоящее время совместно с Сергеем Кузнецовым возглавляет бюро SРееСН Чобан/Кузнецов». В берлинском и московских офисах сегодня разрабатываются десятки проектов — от комплексов «Набережная Европы» и «Невская ратуша» в Санкт-Петербурге (совместно с Евгением Герасимовым), гостиниц сети «Кемпински» в Киеве, Минске и Нижнем Новгороде до массового жилья в Митине. В 2009 году основал фонд для организации музея архитектурной графики в Берлине. В 2010 году Сергей Чобан — куратор российского павильона на XII Архитектурной биеннале в Венеции, автор проекта «Фабрика Россия».