Так считает Андрей Гнездилов, соучредитель и первый заместитель директора архитектурного бюро «Остоженка», член-корреспондент РААСН, член комиссии по градостроительству и правления Союза московских архитекторов (СМА). В рамках проекта «О чём говорят здания» эксперт поделился с нами своим видением развития территорий и рассказал, почему в архитектуре крайне важна уместность.
Уважаемый мною архитектор сетовал, что архитектура стала ремеслом. Андрей Леонидович, а вы согласны с этим утверждением? И какова, на ваш взгляд, сегодня роль архитектора при реализации задач развития территорий?
Роль уникальная и крайне ответственная. Архитектору предстоит создать то, чего никогда не было: здание, комплекс объектов, район или даже целый город. Потребуется весь его опыт и знания, чтобы не испортить ситуацию, среду, место. Он должен совершить открытие, при этом сделав так, чтобы все подумали: «Так всегда и было».
То есть архитектор не тот, кто стремится к вау-эффекту, как на ярмарке. Это персонаж очень ответственный. Он должен сформировать природу как бы по-другому, создать новый, искусственный ландшафт, который через какое-то время должен стать естественным и привычным.
Напоминает шуточное «Созидателем первым был Бог…»
Нескромное сравнение. Архитектор — человек, а не Бог, и он должен просто попытаться предугадать будущее, увидеть его так, как будто бы оно уже есть. Но бывает по-разному. Не всегда успех. Бывают неудачи, брак, просто халтура. Но если архитектору повезло и он наделен талантом, то остается в истории.
В интервью почти десятилетней давности вы отметили парадокс норм проектирования, которые в принципе не рассматривали вопросы собственности и соседства. Что-то изменилось коренным образом за эти годы?
Ничего не изменилось ни в нашем сознании, ни в правовом поле. По-прежнему сохраняются нормы другой социально-экономической формации, основанной на государственной собственности и планировании.
Во всем мире архитекторы имеют ясное понимание соседского права и его границ, а у нас очень часто они даже не задумываются, что их объект может так повлиять на пространство участка соседа, что тот уже просто ничего не сможет построить. Дикая ситуация, огромный простор для гражданских конфликтов.
Надо понимать, что российский Градостроительный кодекс был создан на базе аналогичного документа другой страны, где он дополнял детально разработанный Гражданский кодекс. Но у нас главный градостроительный закон никак не согласован с гражданским законодательством, хотя и прямо влияет на развитие объектов недвижимости, а значит и собственности.
В принципе, соседство — это не только правовая тема, но и вопрос гражданского общества, его зрелости и ответственности. Только в дачном частном строительстве все хорошо понимают, что такое соседство. А в городе проявляется нигилизм. Он, как я думаю, проистекает из нашей недавней истории, когда все вокруг было общественное и как бы ничье. Посмотрите, сколько крылец построено прямо на тротуарах так, что их не обойти, или сколько проездов к своему дому сделано по соседнему двору, или сколько балконов свешивается над соседским забором! Это же присвоение чужого пространства. Называя вещи своими именами, воровство. Так не может поступить человек ответственный, который относится к другим как к себе.
Доводилось встречать сравнение агломераций с раковыми опухолями на здоровом теле нашей большой страны. Дескать, ядро агломерации высасывает производительные силы, трудовые ресурсы из близлежащих поселений и городов. По вашей оценке, насколько корректно такое сравнение?
Это немного более громкие слова, чем требуются для данной ситуации. Никогда не бывает равномерного развития всей какой-то большой территории, поскольку сложно одномоментно везде создать необходимую инфраструктуру.
Города естественно вырастали на пересечениях главных транспортных путей. Сухопутных, речных, морских… И Санкт-Петербург, который был создан по государевой воле на пограничном берегу как окно в Европу, тоже стал мощным коммуникационным узлом…
Любой город, который имеет потенциал именно из-за своего расположения и развитых коммуникаций, исторически сложившийся как узел, в первую очередь транспортный, всегда развивается активнее, чем населенный пункт вне транспортных путей. В таком городе больше, чем в соседнем, населения, а значит, выше человеческий потенциал. Естественно, это преимущество: больше предложений на рынке труда. И по инфраструктурному обеспечению, в том числе социальному, он лучше, богаче.
Поэтому исторически центры агломераций возникают естественным путем. А дальше к этому магниту тяготеют ресурсы периферии. Магнетизм этого ядра ничем не изменишь, не исправишь. Попробуйте провести эксперимент с магнитом и металлической стружкой — получите модель агломерации.
В России гиперцентром такого рода является Москва. Есть сильные агломерации в Иркутске, Новосибирске, в других регионах нашей страны. Но Москва превратилась в главный перекресток во второй половине ХIX — начале ХХ века, когда со всей страны в нее пришли железные дороги. Таким образом она стала самой большой и мощной агломерацией в России.
В целом, агломерация — это ни хорошо, ни плохо. Это естественный процесс. Но формированием или ограничением роста агломераций надо управлять разумными действиями.
Опираясь на свой опыт главного архитектора Института генерального плана Москвы, что можете посоветовать тем, кто сегодня ведает вопросами управления развитием территорий?
Ставить в основу, во главу угла всех решений, в том числе проектных, развитую транспортную сеть. Все начинается с транспортной инфраструктуры. Без ее сети не будет развиваться ни город, ни его районы, ни даже квартал.
Причем сеть надо понимать буквально: коммуникации пересекаются, формируются узлы, дальше снова растут по принципу сетевой структуры. А внутри этих ячеек находятся территории для застройки, которые, получается, по всему периметру обеспечены инженерной и транспортной инфраструктурой. Если этого нет, возникает хаос: мимо подъездов жилых домов ездят грузовики, нет дворовых, фактически частных и безопасных пространств и так далее…
Сетью для города являются также общественные пространства — территории общего пользования, пешеходные зеленые зоны (парки, бульвары, набережные…). Но они тоже должны быть полноценно связанными, неразобщенными. Эта, как и любая другая сеть, имеет смысл и ценность, когда не содержит разрывов.
Очень наглядно вы объяснили потенциальную схему роста городов. Ваша сентябрьская открытая лекция «Развитие забытых городских территорий» в рамках образовательного проекта архитектурной школы МАРШ наверняка привлекла внимание многих специалистов. Какие ее идеи заслуживают развития по всей России?
На лекции было свыше 500 подключений. Так что тема действительно интересна и актуальна. На примере двух территорий я рассказал, как из заброшенных и маргинальных пространств создать город. О многих принципах, озвученных в рамках лекции, уже здесь сказал.
Главная идея — рост города должен опираться на сеть инфраструктуры и сеть общественных пространств. И эти сети не должны конфликтовать друг с другом, а должны дополнять и работать вместе на ячейки застройки.
Модель вроде бы нехитрая. И универсальная для любого масштаба.
Опять же город можно рассматривать по аналогии с квартирой. В ней каждое помещение имеет свою функцию, но они делятся на две категории: есть частные (спальня например) и общественные пространства (балкон, коридор, ванная и туалет), и мы хорошо понимаем, чем отличается проходная комната от изолированной. Так же и город имеет деление на функции и принадлежность. Просто масштаб, по сравнению с квартирой, другой.
Вам неоднократно присуждали отраслевые награды за лучший проект, в том числе в зоне исторической застройки. Поэтому задам вам вопрос как успешному эксперту-практику: что требуется от архитектора, перед которым поставлена задача вписать новое в старое?
Главное — помнить, что ткань города живая. Никакая застройка не существует вне земли, а она имеет собственников и четкие границы. И это опять нас возвращает к теме соседства и земельных участков как клеток города, которые взаимодействуют друг с другом и обеспечиваются общим питанием — инфраструктурой.
Участков может быть несколько, они формируют квартал. Допустим, внутри квартала исторической застройки на одном из участков снесли дом, нужно построить новый. Наши дома так граничат, что замена в одной «клетке» влияет на соседние.
Поэтому в первую очередь нужно смотреть, по каким принципам застраивался город до 1917 года и как развивался в советское время. Это юридические и прочие вопросы по нормативной документации, по тому, что сейчас там можно строить, какой высоты и сколько по площади. С другой стороны, нужно учесть интересы и задачи заказчика.
Но важно учитывать и соседское право. Например, не стоит выводить окна на соседний участок, чтобы не получить обратный эффект — окна в окна, когда через несколько лет на соседнем участке, возможно, начнется строительство.
А что можно делать? Соблюдать характер исторической застройки. Среди штукатурных домов здание из стекла и металла будет нелепым и вызывающим.
Вопрос контекста очень важный. Можно сделать объект незаметным, замаскировать его внутри контекста. А можно — уникальным, если для этого есть предпосылки и необходимость в акценте. Это зависит от места.
Многое зависит от чувства меры и деликатности. К примеру, если собираетесь на вечеринку, то надеваете одну одежду, если на деловую встречу — другую. Так же и дома. Они ведь как личности… Их «одежда» зависит от ситуационного контекста. Ярмарочный наряд на деловой встрече будет смотреться как минимум странно. Скромный, но безупречно сидящий костюм вызывает больше уважения. Важна уместность.
Меняются не только поколения, но и школы архитектуры, технологии и даже философия отрасли. Вы помните свой первый объект?
Когда учился в институте, меня очень вдохновляла идея строительства. С большим нетерпением ждал получения диплома, думал: «Вот бы скорее перейти к рабочей документации». Мне очень хотелось строить. И вот когда мой первый объект был готов, оказалось, что он обладает удивительным свойством: я через день к нему остыл. Буквально.
Вот эта кажущаяся внешняя привязанность к своим объектам — надуманная вещь. После того как объект сдан, он начинает жить своей жизнью. Ты можешь не ходить мимо него, не видеть его несколько лет. А потом посмотреть на него новыми глазами, не узнать его, увидеть как бы с другой стороны – не так, как видел раньше, а совсем отстраненно.
Мой первый объект за годы стал частью городского ландшафта. И вот это врастание в ландшафт стало для меня неожиданным открытием. Мне казалось, что объект будет выглядеть иначе.
Пришел в итоге к мысли, что, проектируя объект, мы выполняем какой-то высший, неведомый нам замысел. А потом, когда объект готов, в нас уже никто не нуждается.
Почему говорю «мы» и «нас»? Надо понимать, что работа архитектора — это не деятельность художника-одиночки, который лично создает картину. И только от него зависит, станет эта картина произведением искусства или же предметом бытового пользования.
В архитектуре, даже если ты руководитель проекта, это все равно командная работа. Каждый влияет на конечный результат, потому что во время проектирования все как-то взаимодействовали. Работали именно коллективом. Потому что одна человеческая воля руководителя и замысел, идея, которая есть в голове у одного человека, трансформируется под влиянием всех участников процесса, пока объект доходит до воплощения. Объект впитывает очень много идей — инженеров, конструкторов, тех, кто проектировал фасад. Сливаясь вместе, эти идеи рождают объект. Поэтому корректно говорить, что его создали мы. Не один человек. Это наш объект!
Текст: Наталья Гончарова
Фото: архив героя (на иллюстрациях представлена концепция мастер-плана микрорайона «Западный» в г. Южно-Сахалинске)
Это проект Отраслевого журнала «Вестник» «О чём говорят здания»: об архитектурном наследии России. Проект создан при поддержке Министерства строительства и ЖКХ РФ и Саморегулируемой организации Ассоциации «Объединение изыскателей».
