Лидеры «Машины времени» и «Воскресенья» вспоминают о том, как были архитекторами

Сегодняшние наши герои — выпускники Московского архитектурного института Андрей Макаревич и Алексей Романов. Они учились в вузе в одно время, в начале 1970-х, и даже отчислялись (но потом восстановились) одним приказом. 

Андрей Макаревич, группа «Машина времени»
— Вопрос, куда идти учиться, вообще не стоял: мой отец был архитектором и художником. Часто работал дома, делал проекты и макеты, чертил на планшетах. Начал втягивать меня во все это довольно рано, еще в детстве: мол, помоги мне вот здесь закрасить. С другой стороны, особой альтернативы архитектурному и не было. Только сумасшедшему могло прийти в голову, что той музыкой, которой я занимался, можно было в те времена что-то заработать.

Я человек, абсолютно лишенный амбиций. Учеба в институте меня не вдохновляла, но и не разочаровывала: это было ровно то, что я от нее ожидал. Конечно, рисунок и живопись меня интересовали больше, чем сопромат или математика; но тут ничего нельзя было поделать, приходилось учиться и тому, и другому.

Мой институт был по тем временам достаточно либеральным. В распоряжении студентов имелась отличная библиотека с лучшими иностранными журналами по архитектуре и дизайну. С первого курса нам говорили: идите туда, смотрите, учитесь, перерисовывайте!
У меня были прекрасные преподаватели, с ними сложились товарищеские отношения, лишенные всякого чванства. С преподавателем по рисунку после занятий можно было спокойно выпить пива, потом пойти к нему в мастерскую (все наши профессора были отличными художниками).
Педагоги нормально относились к моим занятиям музыкой, никто меня за это не критиковал, пока в 1972-м, перед приездом в Союз американского президента Никсона, не пришла разнарядка из горкома партии и меня срочно не вытурили из института, вместе еще с двумя студентами, у которых волосы были несколько длиннее, чем положено. Но через год я восстановился на вечернее отделение. Там уже никто никого не выгонял, мы считались рабочими людьми.

Параллельно с учебой (а позже — и с работой по специальности) я вел насыщенную музыкальную жизнь. Как успевал? Все просто, жертвовал сном. По вечерам репетировал и играл, а институтские задания выполнял ночью. Почти все так жили: у каждого было что-то, что он делал для себя, втихаря. Люди занимались музыкой, читали книги в самиздате, слушали по радио всякие «голоса».

В архитектурных проектах наши фантазии улетали далеко и высоко. Например, мой дипломный проект назывался «Экспериментальный концертный зал для светомузыкальных представлений». Но столкновение с советской архитектурной действительностью было тяжелым. Ты приходил в контору, и тебе говорили: вот, есть колонны размером 6 на 6 и 9 на 9, других нет, сиди и твори.
Более или менее интересные проекты воплощались в жизнь с огромным скрипом. Все делалось очень медленно: тысячи худсоветов, где, как правило, все нестандартные идеи рубили на корню. В общем, работать архитектором в советское время было довольно тоскливо. Сейчас не в пример интереснее.
Я трудился в Гипротеатре (Государственном институте проектирования театров и зрелищных сооружений). Довольно элитное место. Там я участвовал в проектировании нижегородского драмтеатра. Когда я пришел, работа над проектом уже шла; когда я ушел оттуда — спустя 7 лет! — ее еще не закончили.
Но, несмотря на все это, в Гипротеатре была очень приличная школа: там я работал, например, с Владимиром Сомовым (известным архитектором-модернистом). Сомов тогда, кстати, увлекался абстрактной живописью, что, конечно, не поощрялось.

Я до сих пор занимаюсь изобразительным искусством, делаю графику. У меня было около 40 персональных выставок по всему миру, так что я вполне реализовавшийся художник-график. Сейчас готовлю две выставки, одна из них будет большая, в декабре, в честь моего дня рождения.

Скучаю ли я по тем временам? Прошлое было — и прошло, оно было замечательным, и оно не вернется. Сегодня надо заниматься тем, что происходит сегодня, и тем, что будет завтра. Ностальгия — занятие для бездельников.

Алексей Романов, группа «Воскресение» 

До того, как выучиться на концертного певца с правом преподавания в гуманитарной академии, я получил специальность архитектора. Это семейное: у меня отец архитектор.

В архитектурном было весело, тем более в те времена, я поступил в 1969-м году. Школьником был скромным, а в институте раскрепостился — вокруг оказались такие колоритные фигуры! Даже внешне. Тогда ведь очень интересно одевались: цветастые рубашки, куртки с надписями, какие-то невероятные джинсы. В школе я откровенно скучал, а тут и ребята забавные, и предметы интересные.
Учиться-то в архитектурном несложно. Я быстро постиг главную хитрость: на экзамен надо идти первым. Важно поймать преподавателя, пока он не вошел в раж и не стал раздавать трояки и пары. Но готовиться все равно надо. И высыпаться!

Сейчас полученные когда-то знания, конечно, не применяю. Негде и незачем. Но мозги в вузе были вправлены, сформировалось системное мышление. Я благодарен своему образованию за способность видеть красоту вокруг, видеть детали. В любом новом городе нахожусь с открытыми глазами. Другое дело, что мой мозг так устроен — то, что не нравится, не запоминаю. Гадостей много, и фокусироваться на них бессмысленно.
По окончании института я несколько лет проработал по специальности. Но боже упаси смотреть на мои работы. Я был младшим звеном в бригаде, поэтому авторства себе не приписываю. Мы спроектировали НИИ, который централизовал все мелкие лаборатории страны, занимавшиеся разработкой вычислительных машин. Вот как раз после этого Советский Союз и отстал безнадежно от Америки в проектировании компьютеров. Именно потому, что все передовые идеи рождались в этих маленьких лабораториях. А когда их объединили под единым столичным началом, людям стало неинтересно работать. На моих глазах свершился колоссальный прорыв IBM и других американских гигантов. А наши вычислительные машины размером с многоэтажный дом стали совсем неактуальными. Подивиться на это «мое» здание можно на Варшавском шоссе в Москве. Оно приметное, длина около 600 метров.